Основанное еще со времен Куликовской битвы, Очаково стало участником многих событий страны. История нашего района условно разделяется на несколько этапов:
Очаково с древнейших времен до 1757 г.
История Очаково 1757-1812 гг..
История Очаково 1812-1917 гг..
История Очаково 1917-1930 гг..
ОЧАКОВО С ДРЕВНЕЙШИХ ВРЕМЕН ДО 1757 Г.
Очаково – одно из старейших населенных мест Подмосковья. О времени его начала можно сказать лишь весьма приближенно, то есть судить по первым упоминаниям в источниках (как, собственно, и о Москве и вообще о всех древних поселениях).
Впервые Очаково упоминается в связи с именем знаменитого боярина, воеводы, героя Куликовской битвы, выходца с Юго-Западной Руси, точнее с Волыни, Дмитрия Михайловича Боброк-Волынского и его ближайших потомков. Селения Волынское и Давыдково на реке Сетуни и Очаково на ее притоке реке Вешке составляли единое и нераздельное владение рода Волынских и еще не выяснено, когда они его утратили.
В конце XVII в. село Волынское с принадлежащими ему деревнями Давыдково на р. Сетуни и Очаково на р. Вешке было разорено тушинскими “ворами”.
Интересен вопрос происхождения названия “Очаково”. Если имена окружающих Очаково поселений трактуются легко и достаточно однозначно, например, Волынское от Волыни, точнее, от прозвища известного воеводы; Матвеевское от Матвейки, или Матвея; Давыдково от Давыдки, или Давыда (в двух последних случаях, видимо, имена родоначальников первопоселенцев); Раменки от “рамена”, или “раменья” (строевой лес), то с Очаковым дело обстоит сложнее. Если предположить, что название сельца Очаково под Москвой и города Очаков на Азовском море в устье Дона одного корня, то получается, что название нашего Очакова происходит от турецкого слова “очак”, точнее, “очжак” (очаг, печище). Но каким образом турецкое название появилось на карте Московской земли еще до образования Османской Империи, до контактов России с ней, вопрос не достаточно ясный (с городом Очаков проще – ведь первоначально это турецкая крепость). Более чем вероятно, что это просто тюркское влияние. Возвратимся, однако, к исторической канве.
После Смутного времени Волынское переходит в руки известного воеводы, а затем боярина князя Афанасия Васильевича Лобанова-Ростовского (в 1623 г.), но дробится: Очаково переходит тетке царя Михаила Романова, жене Ивана Ивановича Годунова Ирине Никитичне Романовой. В то время в трех селениях в совокупности было 24 крестьянских двора с 33 человеками.
В 1629 г. по государеву указу, после прежнего вотчинника Афанасия Васильевича Лобанова-Ростовского велено отделить деревню Очаково его двоюродным братьям Ивану Ивановичу и Ивану Семеновичу Лобановым-Ростовским, село же Волынское переходит к Ирине Никитичне Романовой, причем она выводит с собой из Очакова в Волынское шесть крестьянских дворов. Не трудно предположить, сколь мало их остается в самом Очакове.
Таким образом, надолго, почти на столетие, Очаково переходит в руки Лобановых-Ростовских и начинает упоминаться самостоятельно. После Ивана Ивановича и Ивана Семеновича Очаково следует Никите Ивановичу, затем (в 1678 г.) его вдове Анне Никифоровне Лобановой-Ростовской, которая была мамкой царевны Софьи. При ней в деревне числилось 10 крестьянских дворов и 4 бобыльских, в них проживали 69 человек.
В 1709 г. (по другим данным, в 1705) она умирает и Очаково достается ее родному племяннику князю Якову Ивановичу Лобанову-Ростовскому. Что за человек был этот князь Яков, можно видеть из описания И.Е. Забелина.
Князь Яков Иванович Лобанов-Ростовский, пишет Забелин, “очень замечателен тем, что в 1688 г. с Иваном Микулиным ездил на разбой по Троицкой дороге, к урочищу у Красной Сосны, разбивать государевых мужиков с государевою казною, то есть, вероятно, с податными сборными деньгами, которые мужики обязаны бывали сами доставлять в Москву. “И тех мужиков они разбили и казну взяли себе и двух человек мужиков убили до смерти. 
И про это их воровство розыскивано, и по розыску он князь Яков Лобанов взят со двора и привезен был к Красному крыльцу в простых санишках, и за то воровство учинено ему князю Якову наказанье, бит кнутом в Жилецком подклете, по упросу верховной боярыни и мамы, княгини Анны Никифоровны Лобановой-Ростовской. Да у него ж, князя Ивана, отнято за то его воровство бесповоротно четыреста дворов крестьянских. А человека его калмыка, да казначея за то воровство повесили. А Ивану Микулину за то учинено наказанье, бит кнутом на площади нещадно и отняты у него поместья и вотчины бесповоротно, и розданы в раздачу, и сослан был в Сибирь в ссылку, в город Тобольск.”
Такова была правда царского суда при Софье для князей, дворян и их крепостных. В 1694 г. при Петре в потешном Кожуховском походе князь Яков был уже капитаном, в числе Потешных, начальным человеком в 3-й роте. В 1695 г. капитаном же ходил под Азов, но в 1700 г. после несчастного для нас побоища под Нарвою он опять в чем-то провинился и был взят за караул и привезен в Преображенский Приказ.”
Однако при том же князе Якове Лобанове-Ростовском Очаково стало селом. Его стараниями здесь была возведена церковь Похвалы Пресвятой Богородицы. В 1717 г. он подал прошение в Вотчинную коллегию, где добивался утверждения за священником и клиром новопостроенной деревянной церкви уступленных им для них земли и покосов. Документы не указывают, в каком году была освящена эта церковь, но поскольку из прошения явствует, что она “новопостроенная”, 1717 год или несколько раньше – вот дата основания этого храма, ведь стоили деревянные сооружения быстро.
История послепетровского Очакова освещена в источниках крайне скудно, и следующая памятная дата в его истории – 1757 год.
ИСТОРИЯ ОЧАКОВО С1757 ПО 1812 ГГ.
В 1757 г. Очаковым владеет тайный советник, президент Берг-коллегии Михаил Степанович Опочинин. 
По его тщанию и строится в Очакове каменный храм свт. Димитрия, митрополита Ростовского, единственный сохранившийся до нашего времени из памятников Очакова.
5 мая 1757 года в Московскую Святейшего Правительствующего Синода контору от него поступило челобитье:
“В Московском уезде в Сетуньском стане отстоящее от Москвы в семи верстах сельцо Очаково, в котором мой дом построенный имею и по болезням моим большее мое жительство с фамилиею, а особливо летом, состоит в том сельце Очакове; ныне я, по усердному моему намерению, желаю при тамошних моих покоях во имя св. Димитрия, митрополита Ростовского, устроить деревянную домовую церковь со всем, к ней принадлежащим, а будущего священника с причтом содержать на руге, на каковую они со мною полюбовно согласятся; дворовые с требами будут обращаться к приходскому священнику, а у меня священник будет только для священнослужения”.
В этом документе примечательно, что, во-первых, Опочинин собирается строить деревянную, а не каменную церковь, во-вторых, в Очакове существует уже одна, приходская церковь, куда “дворовые с требами будут обращаться”. Двух мнений быть не может, это церковь Похвалы Пресвятой Богородицы. Такое указание весьма существенно, так как об этой последней церкви в источниках крайне мало сведений.
Примечателен и выбор М.С. Опочинина. Святитель и Чудотворец Димитрий, митрополит Ростовский – новопрославленный тогда святой Русской церкви. […]
Отныне Очаково оказывалось прочно связанным с именем свт. Димитрия, митрополита Ростовского, и покуда есть в Русском народе вера Православная, пребывает под его святым молитвенным покровительством.
Таким образом, явленные от святителя чудеса, да и его прижизненная деятельность, столь созвучная духу времени, труды, молитвенные подвиги, книжная работа, какие-либо другие, неведомые нам, быть может, личные причины повлияли на желание тайного советника Опочинина воздвигнуть храм непременно во имя этого новопрославленного святого.
В Московскую Синодальную контору, судя по документам, с такой просьбой обращались впервые, и она затруднилась дать ответ и направила по этому поводу доношение в Святейший Правительствующий Синод:
“Сего мая 5 дня Святейшего Правительствующего Синода в контору тайный советник и Берг-коллегии президент Михайло Степанов сын Опочинин поданным прошением требует, чтоб в Московском уезде в Сетуньском стане в сельце Очакове, отстоящем от Москвы в семи верстах, во имя вновь просиявшего Чудотворца Святителя Димитрия митрополита Ростовского благословлено было по усердному его тайного советника и президента господина Опочинина желанию, а паче в честь оного вновь просиявшего Чудотворца построить деревянную домовую ружную церковь. А понеже хотя Святейшего Синода в конторе о почитании означенного Святителя и Чудотворца Димитрия Ростовского противо других свято поживших Святых Угодников Божиих Ее Императорского Величества Указ Святейшего Правительствующего Синода в получении и есть, посему о строении во имя оного Святителя и Чудотворца Димитрия митрополита Ростовского вновь церквей и следовало давать позволений, однако ж яко о новом деле и на первый случай Святейшего Синода контора сама собой не доложась Святейшему Правительствующему Синоду учинить не может. Того ради по Ее Императорского Величества Указу и по определению Святейшего Правительствующего Синода конторы велено, о вышеписанном Святейшему Правительствующему Синоду представить доношением, коим как ныне, так и впредь о таковом во имя … Святителя и Чудотворца Димитрия митрополита Ростовского в силу Святых Отец правил и Ее Императорского Величества Указов церквей строении, и освящении требовать у Святейшего Правительствующего Синода благословения и позволения, и Святейший Правительствующий Синод о том, что благословит.”
Подписал Илларион, епископ Крутицкий.
Это доношение было прислано 15 мая 1757 года, а уже 16 мая Святейший Синод рассматривал данное дело:
“По указу Ее Императорского Величества Святейший Правительствующий Синод слушав … Московской Святейшего Синода контора доношение, коим … сего … мая … 5 дня тайный советник и Берг-коллегии президент Михайло Степанов сын Опочинин поданным прошением требует, чтоб в Московском уезде в Сетуньском стане в сельце Очакове, отстоящем от Москвы в семи верстах, во имя вновь просиявшего Чудотворца Святителя Димитрия митрополита Ростовского благословлено было по усердному его тайного советника и президента господина Опочинина желанию, а паче в честь онаго вновь просиявшего Чудотворца построить деревянную домовую ружную церковь, а понеже хотя во оной Конторе о почитании означенного Святителя и Чудотворца Димитрия Ростовского противо других свято почивающих Святых Угодников Божиих Ее Императорского Величества Указ и Святейшего Правительствующего Синода в получении и есть, почему о строении во имя оного яко о новом деле и на первый случай Святейшего Синода контора сама собой не доложась Святейшему Синоду учинить не может, того ради по определению Святейшего Синода конторы велено о вышеписанном Святейшему Правительствующему Синоду представить доношение, коим как ныне, так и впредь о таковом во имя … Святителя и Чудотворца Димитрия митрополита Ростовского в силу Святых Отец правил и Ее Императорского Величества Указов (о) церквей строении и освящении требовать у Святейшего Правительствующего Синода благословения и позволения, приказали: в Московскую Святейшего Синода контору послать указ, в котором написать, что Святейший Синод в означенном тайного советника Опочинина (в) Московском уезде в Сетуньском стане в сельце Очакове вновь просиявшего Чудотворца Святителя Димитрия митрополита Ростовского церковь построить и по построении по церковному чиноположению освятить благословляет, точию во всем … как о том Ее Императорского Величества указы повелевают...”
В рассмотрении вопроса участвовали члены Св. Синода:
Сильвестр, архиепископ, Санкт-Петербургский;
Димитрий, епископ Рязанский;
Амвросий, епископ, Переяславский;
Афанасий, архимандрит Троицкой Лавры;
Варлаам, архимандрит Донской.
Делопроизводитель секретарь Михайло Остолопов.
Итак, вопрос о возведении первого в Московской епархии и, есть все основания полагать, во всей России храма во имя свт. Димитрия, митрополита Ростовского, был решен положительно и 19 мая 1757 года последовал Указ Ее Императорского Величества Самодержицы Всероссийской Елизаветы Петровны и Святейшего Правительствующего Синода в Московскую Св. Синода контору:
“…По указу Ее Императорского Величества и по определению Святейшего Правительствующего Синода, а по присланному из оной Конторы сего 1757 г. мая 15 дня доношению, коим по просьбе тайного советника и Берг-коллегии президента господина Опочинина требовано … о построении в Московском уезде в Сетуньском стане в сельце Очакове, отстоящем от Москвы в семи верстах, церкви во имя вновь просиявшего Чудотворца Святителя Димитрия митрополита Ростовского деревянной домовой ружной церкви, как относительно того требования будет положено, велено во оную Московскую Святейшего Синода контору послать Указ, в котором написать, что Святейший Синод в означенном тайного советника Опочинина в Московском уезде Сетуньском стане в сельце Очакове вновь просиявшего Чудотворца Святителя Димитрия митрополита Ростовского церковь построить и по построении по церковному чиноположению освятить благословляет, точию во всем как от Ее Императорского Величества указы повелевают … и в Московской Святейшего Синода конторе чинить в том по сему Ее Императорского Величества Указу.” (Указ №265 от 1757 г.)
В ответ на указ Св. Синода Московская Св. Синода контора отправляет в Св. Синод рапорт, где сообщает, что во исполнение Указа Ее Императорского Величества и Св. Правительствующего Синода господину Опочинину и в Московскую духовную консисторию дан Указ в “Московского уезда Сетуньском стане сельце Очакове деревянную домовую ружную церковь во имя свт. Димитрия митрополита Ростовского построить” и “ по подобию прочих святых церквей оному церковному благолепию украсить и всем потребностям удовольствовать дабы … недостатка не было”, “для приличного освящения все изготовить и по выдаче вновь освященного антиминса … для исправления в той церкви священнослужения священника с причтом представить.”
Рапорт 28 мая 1757 г. подписал Гавриил, архимандрит Симоновский.
Следует отметить, вопреки мнению о неповоротливости бюрократической машины Российской Империи, оперативность решения вопроса о возведении храма: 5 мая Опочинин обратился с прошением о позволении построить церковное здание, а уже 28 мая того же года Московская контора Св. Синода рапортовала о практических мерах по возведению его.
Итак, Опочинин хотел поначалу строить деревянную церковь. Но насколько хорошо мы знаем “бумажную” сторону дела, настолько плохо отражена в источниках последующая фактическая часть, ибо тут происходит быстрая, не отраженная в документах метаморфоза: храм строится каменный. Это и обеспечило его долговременное существование – ни одна деревянная, да и любая другая постройка тех и более поздних времен в Очакове не сохранилась. Помимо того, для почитания свт. Димитрия Ростовского более подходил храм каменный, потому что тогда выдающихся сооружений деревянного зодчества на Московской земле почти не создавали, такая традиция бытовала на Тверской земле, на Русском Севере и в Сибири.
В литературе, посвященной вопросу, существуют две точки зрения на дату окончания строительства храма: 1759 и 1761 годы. Однако, архивные документы, все без исключения, показывают, что храм был окончен постройкой в 1761 году. Эту дату и следует полагать верной. Есть также все основания считать, что церковь сразу создавалась в камне. Документы Генерального межевания указывают, что в 1773 году в селе Очакове уже существовала каменная церковь свт. Димитрия митрополита Ростовского. Если бы сначала возводилась деревянная, а лишь затем каменная церковь, то обязательно существовали бы какие-либо документы на сей счет, так как столь значительная перестройка непременно оставила бы о себе хоть какие-нибудь упоминания. Да и сохранившиеся документы указывают прямо: в селе Очакове в 1761 году была возведена каменная церковь свт. Димитрия митрополита Ростовского.
Заметим, между прочим, что материалы Генерального межевания дают интересные сведения о владельцах и состоянии Очакова в то время.
Селом в середине 1770-х по-прежнему владеет М.С. Опочинин. У него здесь 35 дворов с 112 душами мужского пола и 119 женского. У владельца села “дом господский деревянный с небольшим регулярным садом. земля иловатая, хлеб средственный, покосы хороши, крестьяне на пашне.”
Но Опочинин не единственный владелец Очакова. Часть села с пустошами (10 дворов, 31 душа м. п. и 31 ж. п.) принадлежит княгине Анне Михайловне Голицыной. У нее также “дом господский деревянный. Земля иловатая, хлеб и покосы средственные, лес дровяной, крестьяне на пашне.”
Таким образом, в рассматриваемое время в Очакове два господских дома (один из них позже будет перестроен в церковь, но об этом речь впереди), 45 крестьянских дворов с 293 жителями, небольшой регулярный сад – очень скоро, при следующем владельце, там будет собираться известный в Москве литературный и масонский кружок.
После постройки вплоть до наших дней храм не претерпевал существенных переделок, хотя поновления, конечно, были. Опишем, насколько возможно, это незаурядное творение неизвестного нам зодчего.
Храм представляет из себя четверик с граненой апсидой, выполненный в стиле позднего Русского барокко. Колокольня соединяется с храмом посредством небольшой трапезной. Это говорит о том, что храм и колокольня были построены одновременно. Храм с апсидой, трапезная и колокольня, близкие по ширине, связаны продольной осью. Кубический объем основного двухсветного, перекрытого крестовыми сводами четверика завершен глухой восьмигранной главой с ажурным крестом, увенчан белокаменным карнизом с полукруглым повышением в центре каждого фасада. Трехъярусная колокольня завершена кирпичным покрытием с люкарнами и небольшой барочной главкой с кованым ажурным крестом. Средний ярус колокольни – низкое сводчатое помещение, освещаемое окнами (ныне там келья настоятеля). В него ведет внутренняя каменная лестница. Архитектурные детали – карнизы, над окнами сандрики, подоконные и цокольные плиты – сделаны из белого камня и имеют резной барочный профиль. Найденные соотношения объемов ярусов колокольни и их завершение, тонко нарисованные профили карнизов и тяг свидетельствуют о несомненном мастерстве строителя храма.
В 1781 году Очаково покупает ректор Московского университета, автор знаменитой в свое время “Россиады” Михаил Матвеевич Херасков, который поселяется здесь вместе с сводным братом Николаем Никитичем Трубецким. Жизнь усадьбы преображается; сюда, недалеко от Москвы спешат многие гости. Упоминание Очакова нередко в переписке современников. Сообразуясь с духом времени, Херасков и Трубецкой построили в Очакове всевозможные декоративные сооружения – гроты, эрмитажи, беседки, павильоны. Они были украшены в соответствии с литературными вкусами хозяев усадьбы. Поэт и театрал конца XVIII в., неоднократно бывавший в Очакове И.М. Долгорукий вспоминал:
“В Очакове был кабинет в саду, в котором помещены вензеля всех занимающихся литературой. В том числе я имел удовольствие найти и свое имя… Там ежедневные происходили очарования, разнородные сельские пиршества: театры, иллюминации, фейерверки и все, что может веселить ум и чувства… С ними жил в одном и том же убежище бессмертный наш пиит, старец Херасков, который, в липовой роще ходя, задумавшись, вымышлял свои песни в то время, как в регулярном саду вся фамилия Трубецких предлагала гостям всякие сюрпризы. Москва переносилась вся в их мирное и волшебное уединение…
Тогда, чтоб счастливым с утра до ночи быть,
Довольно было день в Очакове прожить.”
Как видим, жизнь в Очакове проходила в литературных чтениях, беседах и любительских спектаклях. Но не только. Надо ли говорить, что большинство участников литературного кружка Хераскова, особенно Трубецкие, были членами масонских лож. На кладбище села, снесенном в 70-е гг. XX в., был похоронен масон И.В. Шварц. Херасков был лично знаком с “масоном №1” Н.И. Новиковым и знакомил с ним своих друзей. Так что литературные увлечения кружка Хераскова органично сочетались с обширной розенкрейцерской деятельностью. В конце 1780-х гг. антиправославная и антидержавная деятельность кружков масонов-просветителей стала пресекаться правительством. Это коснулось и Очакова. В 1790 году генерал-губернатором Москвы был назначен генерал-аншеф А.А. Прозоровский.
В самом начале своей деятельности он указывал Екатерине Второй на подозрительную роль Московского Университета и лично Хераскова и полагал, что “Херасков, кажется, быть куратором в университете не достоин.”
Далее он сообщал Императрице, что “партия Новикова собирается приватно, чего и запретить невозможно, в виде приятельского посещения в деревне, называемой Очаково.”
Очевидно, о подозрениях в свой адрес знал Херасков, но и в эти дни очаковская жизнь текла по-прежнему бодро и оживленно. Последовавший вскоре разгром новиковского кружка не коснулся Хераскова, хотя имя поэта не раз упоминалось в деле, а вот многие другие члены собраний в Очакове были наказаны. Например, Трубецкой был сослан в глухую деревню без права выезда, что сильно повлияло на его материальное состояние, и он умер в нищете.
В Очакове у Хераскова жил крупный ученый-физик, переводчик, театрал, с 1805 года ректор Московского Университета Петр Иванович Страхов. С 1788 г. он – личный секретарь Хераскова, живет у него в доме, зимой в Москве, летом в Очакове. Херасков не только помог талантливому юноше получить образование, но и приобщил его к литературной, а также масонской среде. Страхов был актером и в Университетском, и в Очаковском театрах. Херасков познакомил его с Н.И. Новиковым и Страхов выполнил для Дружеского ученого общества переводы – свою первую литературную работу. По свидетельству биографа, Страхов помнил свои очаковские дни до конца жизни.
Вместе со Страховым у Хераскова в Очакове жил поэт, крестьянский сын Ермил Иванович Костров, который также занимался переводами для Н.И. Новикова. А.С. Пушкин писал, что “Херасков очень уважал Кострова и предпочитал его талант своему собственному.”
Костров, как сын крестьянина с трудом получивший образование, при помощи Хераскова получил звание официального “университетского стихотворца и писал стихи к торжественным датам. Значительный успех Костров имел не в поэтическом творчестве, где он был мало самостоятелен, подражая М.В. Ломоносову, а в переводах. Так, высоко оценивались его переводы “Золотого осла” Апулея, песен Оссиана, “Илиады” Гомера.
Ермил Иванович глубоко чтил великого Русского полководца А.В. Суворова и воспевал его подвиги в своих стихотворениях, а сам Суворов очень тепло относился к поэту и переписывался с ним. Костров умер в тяжелейшей бедности в 1796 г. в первом опубликованном стихотворении Пушкина “К другу стихотворцу” поэт так пишет о Кострове:
“Комоэнс с нищими постелю разделяет,
Костров на чердаке безвестно умирает,
Руками чуждыми могиле предан он:
Их жизнь – ряд горестей, гремяща слава – сон.”
Сим не исчерпывается список замечательных в Русской истории и культуре людей, бывавших или живших в Очакове. Здесь прошли детские и юношеские годы выдающегося музыканта и композитора, педагога и гитариста-виртуоза Михаила Тимофеевича Высотского. Отец его, крепостной, был приказчиком в усадьбе Хераскова, который полюбил его талантливого сынишку. В доме Хераскова Высотский и приобрел первые представления о музыке и получил возможность обучаться у лучших гитаристов своего времени. По смерти владельца Очакова молодой Высотский получил вольную и вскоре покинул родной дом. Впоследствии у него брал уроки Лермонтов, который посвятил ему стихотворение “Звуки”, с ним дружили поэт А.И. Полежаев и композитор А.И. Дюбюк.
Херасков умер, вместе с ним ушло в прошлое и его Очаково. А вскоре пришла “гроза двенадцатого года”. Любивший Очаково И.М. Долгорукий побывал в нем после изгнания французов и лаконично отметил: “Теперь это все руины, все мертво.”
Очаково того времени осталось запечатленным в творчестве поэта Алексея Федоровича Мерзлякова, который в 1815 году в журнале “Амфион” разобрал “Россиаду” Хераскова. Мерзляков не раз гостил в подмосковном имении Вельяминовых-Зерновых Жодочи, в каковые путь лежал через Очаково, и в одном из своих стихотворений картографически точно описал дорогу от Москвы до Жодочей:
“Дорога ко друзьям верна и коротка;
Но в наш проклятый век железный
Стал надобен маршрут и к дружбе даже нежной!
И так – вам встретится сперва Москва-река.
Ступайте по стезе, давно уже известной
Бедами Россиян; дерзайте на паром,
И по Смоленской прокатитесь
До ближния горы, где бьют Москве челом.
И вы не поленитесь
Последний дать поклон московским суетам,
И тотчас влево от Поклонной
К унылым Сетунки струям,
И близ Волыни сонной
К Очакову направить путь,
Отколе сладостный писатель Россиады
Вливал восторги в Русску грудь.
А там, без всякия преграды,
Стезею ровной и прямой,
Вы на Калужскую явитесь столбовую
И мимо Ликовой
В деревню въедете ямскую:
Ее Давыдковым зовут.
Оттоле… как сказать?.. вот вся премудрость тут:
Вы там заметьте дом, зовомый постоялым,
И близ его ворот
Велите рысакам удалым
Налево сделать поворот
И, поручив себя всесильной вышней воле,
Стремитесь к Старому Николе,
Где барин Есипов пятнадцать лет
Готовит сахар нам, а сахару все нет!
А там – что говорить – малютка всякий скажет,
Где радость, где любовь, где Жодочи для вас,
И путь вернейший вам укажет,
И вы с любезными обниметесь чрез нас!
Когда же путь свой совершите,
Прошу вас, о певце печальном вспомяните,
О скуке сироты, коль можно, потужите,
И всем его поклон нижайший объявите”.
ИСТОРИЯ ОЧАКОВО ОТ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ 1812 ГОДА ДО РЕВОЛЮЦИИ 1917 ГОДА
Нашествие французов и Отечественная война 1812 года затронули Очаково самым непосредственным образом. Отступающий вместе с Русской армией штаб Кутузова временно остановился в пустынной местности в версте от Очакова, там, где впоследствии был построен железнодорожный разъезд Очаково, а позже станция, являющаяся центром нынешнего Очакова. Путеводитель 1926 года отмечает: «Сохранившаяся до сих пор Кутузовская изба, красноречиво свидетельствуя о далеком прошлом, ныне усиленно посещается партиями наезжающих экскурсантов«. Однако, каких-либо сведений о её последующей судьбе не найдено.
После занятия села французами в нем возник пожар. Видимо, в его пламени погибла деревянная церковь Похвалы Пресвятой Богородицы. Так полагает большинство исследователей. По крайней мере, в дальнейшем сведений о ней не встречается. Остается не выясненным и её местоположение. 
Существует обычай, по которому при разрушении церкви, по каким-либо причинам, новая ставится на её месте и престол освящается в честь того же события Священной истории и Святого. Но церковь Димитрия Ростовского стояла какое-то время вместе с церковью Похвалы Богородицы, а церковь Св. Троицы, возникшая в 1813 году, переделана из господского дома, который и раньше стоял на своем месте, да и престол во имя Похвалы Пресвятой Богородицы в дальнейшем не существовал.
В роковом и в то же время счастливом 1812 году Очаково приобретает тайная советница Екатерина Николаевна Нарышкина, которая владеет селом довольно долго, до 1852 года. Можно предположить, что утрата одной из очаковских церквей и обыкновение видеть в селе две церкви, а также личное благочестие и стародавняя Русская традиция, побудили ее перестроить в 1813 году один из двух своих усадебных домов под церковь. Освятили новый храм во имя Живоначальной Троицы. Правда в небольшом, относительно общего, числе источников указывается, что Нарышкина в 1813 году строит дом, а не церковь; переделывает же его в церковь в 1850-е гг. Но все архивные документы, в том числе такие педантичные, как Уставная грамота 1910 г. указывает на 1813 год как на дату постройки (точнее, переоборудования) церкви.
Таким образом, Троицкая, села Очакова, церковь являлась перестроенным и приспособленным для богослужений господским домом. Здание храма было деревянным, оштукатуренным и побеленным, прямоугольным в плане с четырьмя фронтонами, без апсиды. В центральной части кровли массивный барабан с куполом, над которым располагался еще один маленький барабан, над ним небольшая главка, сверху которой парил крест. Внутреннее убранство храма было выполнено в стиле позднего классицизма, перед алтарем располагался интересный ампирный иконостас.
Существует предположение, что Троицкий храм принадлежал к разряду домовых, но документы говорят об ином. Храм был не домовым, но беспричтным и, судя по всему, приписанным к Димитриевскому. Священник Димитриевской церкви совершал богослужения то в одном, то в другом храме, смотря по порядку церковных служб, праздникам и иным причинам.
Не известно, когда Димитриевский храм стал приходским. Из источников явствует только, что на момент постройки он мыслился как домовый, а приходским являлся храм Похвалы Пресвятой Богородицы, а в 1813 году храм свт. Димитрия Ростовского был уже приходским. Возможно, он и стал таковым в 1812-13 гг., когда был уничтожен храм Похвалы Богородицы.
В 1855 году владельцами Очакова становятся подполковник Николай Гаврилович Головин и его жена Вера Петровна Головина. От времени владения Очаковым этими помещиками в архивах сохранилось несколько интересных документов.
Так, на «Геометрическом специальном плане» села Очакова и его окрестностей 1861г. мы видим стоящие одна напротив другой две очаковские церкви. Обозначена также церковная земля, которая «отмежевана к состоящей в селе Очакове церкви во имя Димитрия Ростовского чудотворца на довольствие священноцерковнослужителей…, в коей по исчислению земли состоит пашенной 17 десятин 865 сажен, сенного покосу 3 десятины 1384 сажени, под поселением дворов и огородами церковносвященнослужителей 810 сажен, под кладбищем 920 сажен…» Да добавлено: «…Священноцерковнослужителям, состоящим церквах в действительном служении, предоставляется право въезда в леса, принадлежащие селениям тех приходов, исключая заповедные рощи, и при том для своих только домовых нужд, а не на продажу.»
Церковная земля располагалась вниз по течению р. Навешки, начиная от храмов и далее, значительно расширяясь и уходя вправо от речки, пролегала далее по обеим сторонам Очаковского тракта (где в наше время микрорайон по Очаковскому шоссе и Управление механизации с прилегающими территориями).
А в то время в Очакове две церкви, господский дом, 44 крестьянских двора, 131 душа м.п. и 117 душ ж.п.
От 1862 года дошел интересный документ, проливающий свет на процесс освобождения крестьян по Высочайшему Манифесту 19 февраля 1861 год — «Уставная Грамота Московской губернии Московского уезда, села Очакова помещиков подполковника Николая Гавриловича Головина и дочерей его Людмилы и Ольги Николаевны Головиных«, 1862 г.
В ней помещики сообщают в Московский Уездный Мировой Совет (обратите внимание, что термин этот возник не в 1905 и не в 1917 гг.), что в Очаковском Сельском Обществезначится по десятой народной переписи крестьян м.п. 131 душа, а дворовых людей нет; из них после ревизии отпущенных на волю не было. Крестьян, не подлежащих наделу землей по Положению 1861 года не имеется, и, следовательно, все крестьяне, 131 человек, должны получить в пользование поземельный надел. Далее Головин исчисляет всю землю, состоящую «под оседлостию всего Сельского Очаковского Общества«, то есть землю крестьян, сидевших на помещичьей земле до 1861 года и вообще приводит реестр и классификацию всех очаковских земель. Он сообщает, что ранее крестьяне несли у него смешанную повинность: были на барщине и платили оброк. Ныне же он предоставляет в постоянное пользование крестьян весь соответствующий надел, а также определяет порядок пользования сенокосом и дровяным лесом, и порядок прогона скота. Помещику принадлежали также два устроенные на речке Навешке пруда, и он позволяет пользоваться крестьянам для водопоя скота, но только напротив селения. Головин утверждает далее, что переносу на новые места крестьянские дворы не подлежат.
За предоставленную в постоянное пользование крестьян землю в количестве 1 десятины 1200 саженей на душу Головиным исчисляется на основании Положения 1861 года размер оброка и сроки его уплаты (по Положению крестьяне должны были выкупать землю): 6 руб. 25 коп. в год. Следовательно, со всех душ 818 руб. 75 коп. в год, а так как имение, лежащее в девяти верстах от Москвы, «представляет особенные выгоды», размер оброка с души следует, по его мнению, увеличить (это не противоречило Положению) на один рубль. Таким образом, всего крестьянский мир в год должен был вносить 949 руб. 85 коп. При переходе со смешанной повинности на оброк предполагался следующий срок уплат: от крестьян требовалось платить за полгода вперед в два срока — 15 апреля и 15 ноября, но в первое полугодие по утверждении Уставной грамоты оброк отсчитывался на четыре месяца, а на второе — на два месяца; по прошествии первого года крестьяне должны вносить 15 апреля и 15 ноября по 474 руб. и 80,5 коп. Исчисляется и выкупная сумма «за всю усадебную осёдлость» — 7643 руб. и 19,5 коп.
И в заключение отмечается, что за исправное отбывание повинностей отвечает круговою порукою всё крестьянское общество».
Из подписей под документом видно, что одна из дочерей Головина — Ольга Николаевна — была несовершеннолетней.
Мировой посредник утвердил Грамоту, за исключением пунктов о причислении усадьбы к третьему разряду (на основании небольшого удаления от Москвы) и о прибавлении рубля к повинностям крестьян, 12 февраля 1862 года, а 13 апреля 1862 года Московское Губернское по крестьянским делам Присутствие подтвердило Грамоту, однако с поправкой, чтобы прибавить 75 коп. оброка в расчете на душевой надел. Подписал утверждение председатель Присутствия князь Оболенский.
Грамота была прочитана на крестьянском сходе 24 апреля 1862 г. Копии с неё были выданы как помещику, так и крестьянам, причем мировой посредник подписывается собственноручно, а за выборных от крестьян — печатью с их именами. Из этого обстоятельства можно сделать вывод, что они были неграмотны.
Реакция крестьян и дальнейшие события показывают сложность процесса освобождения крестьян и связанные с ним вопросы о земле и об отношениях помещика и его бывших крепостных. Крестьяне «возражали, что они ожидают получить надел… по три десятины на душу«. Проверка показала, что «Грамота составлена без согласия крестьян, которые против оной возражений не желали, но просили поместить в акте, что желают получить по три десятины на душу«. Тем не менее решение мирового посредника свелось целиком в пользу помещика: «Таковое объявление крестьян заключаю не согласным с Высочайше утвержденным Положением, а полагаю, должны получить надел согласно Уставной грамоты».
Не вышло крестьянам и послабления в денежной подати: «Просьбу помещиков о повышении оброка на 1 руб. нахожу справедливой тем более, что крестьяне, находившиеся на смешанной повинности, по моему исчислению, платили оброка свыше 30 рублей с тягла, что составляло с души 11 руб. 80 коп., ныне же они сохраняя прежнюю землю, а с повышением повинности будут платить всего 7 руб. 25 коп., менее против прежнего на 4 руб. 55 коп. серебром».
Как видим, государство, освобождая крестьян, было озабочено и судьбой помещиков, разорения которых также нельзя было допустить. Вообще, реформа 1861 года, при всей своей необходимости и неизбежности, прошла болезненно как для крестьян, так и для помещиков.
Грамота приводит и любопытные бытовые детали. Крестьяне села Очакова сдавали тогда на летнее время «квартиры» и имели большие «плодовитые» сады. Отметим, что это положение сохранялось вплоть до 60-х годов ХХ в., когда прежнее Очаково погибло под промышленными гигантами.
И еще заметим, что среди подписавшихся от крестьян есть имена Ивана Алексеевича Голодаева и Андрея Ильича Козлова. Эти фамилии будут встречаться в документах 1920-х гг., но об этом в своём месте.
Вскоре помещик, подполковник Николай Гаврилович Головин умирает, а ещё раньше умирает его жена Вера Петровна. Поместье переходит к их старшей дочери Людмиле Николаевне Головиной, в то время как младшая дочь Ольга Николаевна была еще несовершеннолетней.
27 января 1867 года Людмила Головина, желая почтить память своих умерших родителей и, по всей вероятности, болея сама, подает на имя митрополита Московского и Коломенского Филарета, ныне новопрославленного святого, следующее прошение:
«Его Высокопреосвященству Высокопреосвященнейшему Филарету, Митрополиту Московскому и Коломенскому.
Московского уезда помещицы дочери подполковника девицы Людмилы Николаевны Головиной покорнейшее прошение.
Покойные родители мои Николай Гаврилович и Вера Петровна Головины похоронены Московского уезда в селе Очакове, доставшуюся мне по раздельному акту, заключенному с сестрою в Московской Гражданской Палате 31-го августа 1865 года, желая пожертвовать в память родителей моих в вечное владение церкви землю, состоящую под двумя церквями: каменной во имя Дмитрия Ростовского и деревянной во имя Святой Троицы и околопринаходящиеся земли в количестве одной десятины 2100 сажен, с находящимися при церквах двумя каменными железом крытыми господскими строениями, с тем, чтобы земля эта с вышеозначенными строениями никогда не была ни продана, ни заложена и никаким образом от церкви отчуждена, с правом только пользоваться церковнослужителями этой церкви и с тем, чтобы как настоящие, так и будущие церковнослужители вменили себе в обязанность вечно поминать моих родителей за каждою литургиею вслух за особенною ектеньёю и при особенном богослужении упоминали их за литургиею и панихидою 6-го и 22-го февраля, 9-го мая и 6-го июля, 17-го сентября и 25-го сентября, а Ваше Высокопреосвященство убедительно прошу моё покорнейшее прошение рассмотреть, и, если оно согласно с законами церковными, всемилостивейше утвердить и землю, на основании законов межевых, благоволить отрезать по межам, назначенным как в натуре, так и на прилагаемом при сём плане. К сему прошению дочь подполковника девица Людмила Николаевна Головина руку приложила«.
Однако, процедура пожертвования земли по некоторым обстоятельствам затянулась. Московская Духовная Консистория предпринимает исследование на предмет действительной принадлежности земли жертвователю. 20 февраля 1867 года настоятель Димитриевского храма священник Тимофей Алексеевич Некрасов (чьё имя неоднократно упоминается в документах 60-х гг. Х1Х в.; это первый известный по источникам настоятель храма свт. Димитрия Ростовского; о прежних настоятелях сведений не найдено) письменно подтверждает, что передаваемая земля действительно принадлежит помещице Л.Н. Головиной.
Этого оказалось мало. Священник о. Тимофей Некрасов лично вызывается в Консисторию для прояснения дела. Запрос был послан также благочинному-настоятелю церкви села Фили о. Алексею Орлову. Дело видимо затягивалось. Головина обращается за поддержкой к о. благочинному: «Вот уже четыре недели, как я лежу в постели от тяжкой и опасной болезни…» Далее в письме мы находим причину задержки. Дело в том, что Головина не смогла предоставить ни отцу благочинному, ни в Консисторию Раздельный акт, удостоверяющий то, что жертвуемая земля действительно принадлежит ей по наследству от отца, а также разделена с сестрой и, возможно, другими совладельцами села.
Этот документ находился в Гражданской Палате, а копия его оказалась в Егорьевском уезде Рязанской губернии. Головина слёзно просит ускорить ход дела и клятвенно обещает разослать недостающий документ по его получении во все необходимые инстанции. Среди прочих документов требовалась купчая крепость на землю. Консистория же уведомила еще раз, что вопрос не может быть положительно решен без предоставления соответствующих документов.
Ответное доношение посылает в Консисторию и благочинный о. Алексей Орлов. Дело хотя и затянулось, но в конце концов нужные бумаги, весьма вероятно, были получены и вопрос решился положительно. По этому поводу была составлена справка о церковных и принадлежащих церквям строений села Очакова. В ней, в частности, отмечается (по состоянию на 1864 г.):
«Построена сия церковь (Дмитриевская — А.К.) в 1761 г. тщанием помещика Михаила Степановича Опочинина, зданием каменная, теплая, с таковою же колокольнею, крепка… Домовых церквей нет, но есть беспричтная деревянная церковь теплая, построенная бывшей помещицей села Очакова Екатериной Николаевной Нарышкиной в 1813 году, в которой один престол во имя Живоначальной Троицы, крепка«.
Свидетельство этого документа имеет большое значение. Мы видели, сколь дотошно церковные власти удостоверяли все бумаги. Надо полагать, что и рассматриваемая справка составлена тщательно и точно. Она опровергает мнения некоторых исследователей относительно Троицкой села Очакова церкви, построенные чаще на предположениях и при недостатке информации, чем на реальных источниках, и говорит нам, что церковь Живоначальной Троицы построена в 1813 году, во-первых (а церковь свт. Димитрия Ростовского в 1761, а не в 1759 г., как часто думают), что она не домовая, а беспричтная приходская, во-вторых, и, наконец, что она не летняя только, а теплая, следовательно, позволяла проводить богослужения круглый год.
Итак, несмотря на все трудности, благое намерение Людмилы Головиной было осуществлено. До нас дошел составленный вскоре план земли, пожертвованной ею в вечное владение церкви с указанием обоих храмов и принадлежащих им строений.
Дальнейшие документы открывают страницу истории храма свт. Димитрия Ростовского спустя 30 лет.
В 1897 году предпринимается устройство в храме духового отопления. Между Московской Духовной Консисторией, Строительным отделением при Московском Губернском правлении, Императорским Московским археологическим Обществом и самим храмом по этому случаю завязывается переписка, причем более других с одобрением проекта затягивает Археологическое Общество, которое, вероятно, опасалось, как бы при реконструкции не был нарушен архитектурный облик здания. Так что 20 октября 1897 года Московская Консистория посылает туда вторичный запрос (первый последовал 18 июля того же года).
В документах переписки отмечается, что для устроения духового отопления «является необходимым заделать каменной стенкой существующие открытыми два небольших пролета под колокольней». В настоящее время следов от этих пролетов не прослеживается.
Сообщается также, что о. благочинный (на тот момент уже настоятель храма Спаса Нерукотворного Образа в с. Волынском — храм взорван в 1934 г.) отсылает в Московское Археологическое Общество фотографии Димитриевской церкви. Эти фотографии при новейших исследованиях не выявлены (если они вообще сохранились), а они могли бы дать интересные сведения о храме того времени. (Самые ранние из обнаруженных фотографий — 2 пол. 1920-х гг.)
Уже в наше время при восстановлении храма в период настилки полов плотники Олег Чалых и Михаил Семёнов обнаружили каналы-воздуховоды прежней системы духового отопления. Сами большие мастера своего дела, они оценили сложность и уникальность такой конструкции. По их мнению, сейчас уже вряд ли кто способен такое сделать. Воздуховоды («душники») проходили под полом и в стенах. По ним от печи циркулировал тёплый воздух (не дым!). Таким образом, помещение храма равномерно прогревалось от пола до сводов в любую погоду. Такая система была эффективнее современной воднорадиаторной, когда в морозную погоду батареи хоть и горячи, а в церкви холодно, так как весь тёплый воздух, минуя пол, поднимается под своды. В архивном плане имеется план системы духового отопления.
И вот мы уже на исходе ХIХ столетия — эпохи предгрозовой, времени духовного упадка. Наступает голгофский для Русской церкви и Русского народа ХХ век. Но прежде чем перейти к описанию того, каким образом трагические события революции затронули тихое, утопающее в садах Очаково, прикоснемся к последним предреволюционным страницам истории села и его храмов.
Перед суровым временем испытаний и погибели Господь посетил Очаково своей милостью.
В последней четверти прошлого столетия (с 1874 г.) в московском храме свв. Константина и Елены, а позднее в кремлевском Архангельском соборе служил замечательный, необыкновенного Милостью Божией духовного дара проповедник и один из лучших духовников того времени протоиерей Валентин Николаевич Амфитеатров, к которому шли со всей Москвы. 
Церковный писатель Е. Поселянин так вспоминал о нем:
«У подошвы Кремлевского холма, со стороны Москвы-реки, у древней стены, окружающей Кремль, стоят два храма. Темно там, сыровато по этой широкой дороге, отененной всегда стеной и холмом, и храмы были малопосещаемы. О. Валентин доказал, что ревностный священник может привлечь молящихся и в покинутые, бесприходные храмы. Даже по будням в его храме бывало тесновато. Народ стекался к нему не только чтобы помолиться, но и чтоб открыть ему душу, излить накопившееся горе, спросить совета… Немощи и грехи человеческие, громадный груз разнообразных дел и отношений житейских — все это кипело вокруг этого священника. Искали и в чисто мирских интересах Божия благословения, еще же более того искали удовлетворения жгущей душу жажде духовной. И о. Валентин своим художественно метким языком и ласкающим голосом разговаривал с этим теснившимся к нему людом, подавая советы от сердца и ума, только что просветившегося за трапезой Господней…
Когда думаешь о нем, вспоминается храм, заполненный народом, таинственно прекрасные минуты литургии, жар искренних молений — народ, святая чаша, чувство вечности слилось в возвышенное прекрасное целое верою этого пастыря«.
Пожалуй, допустимо утверждать, что о. Валентин Амфитеатров для Москвы был тем же, кем батюшка о. Иоанн Кронштадский для Санкт-Петербурга.
В 1902 году отец Валентин Амфитеатров ослеп, но не оставил своего пастырского служения. Некоторое время он жил на квартире в Москве, а потом переехал в подмосковное село Очаково. Сюда приходили и приезжали тысячи людей, батюшка исповедовал, давал духовные советы, проповедовал. Здесь он диктовал письма и проповеди. Некоторые из них впоследствии были изданы: «Духовные беседы произнесенные в Московском Архангельском соборе в 1896-1902 гг.» (1909), «Великий пост. Духовные поучения» (1910), «Воскресные Евангелия. Сборник проповедей»(1910), «Очерки из библейской истории Ветхого Завета. От Иисуса Навина до воцарения Давида» (1910) и некоторые другие.
Отец Валентин скончался 20 июля 1908 г. и был похоронен на Ваганьковском кладбище. Большинство надиктованных им сочинений не было издано. Они пролежали в рукописи в очаковском доме батюшки довольно долго — до 1970 г., но как раз в этом году в доме случился пожар и бумаги о. Валентина сгорели.
Нет сомнений, что, живя в Очакове, о. Валентин регулярно посещал здешние храмы.
И последний документ предреволюционных лет. В 1910 г. была произведена страховая оценка строений, принадлежащих Дмитриевской села Очакова церкви. Соответствующая ведомость, составленная 28 июля 1910 г., дает сведения о состоянии храма и другой церковной недвижимости в то время. После лаконичного описания храма, где, между прочего, сказано, что внутри церковь оштукатурена, а крыша «крыта железами, окрашена зеленою масляною краскою» (ныне при восстановлении храма это исполнено в точности), ведомость отмечает, что храм, построенный в 1761 г., сохранился хорошо; «оценка вместе с иконостасом и колокольнею 10000 руб.»
Описана и вторая очаковская церковь, приписанная к Дмитриевской:
«Троицкая церковь построена из круглого леса, на кирпичном фундаменте, внутри и снаружи оштукатурена и окрашена известью, крыта железами и окрашена зеленою масляною краскою… Построена в 1813 году. К северной стороне церкви примыкает деревянная пристройка, на кирпичном фундаменте, оштукатуренная внутри и снаружи…» В храме «одна наружная створчатая деревянная дверь и одна внутренняя двустворчатая дверь». Печей в храме две, иконостас один. «Строение не прочно. Оценка вместе с иконостасом 2000 руб.»
Из ведомости узнаём, что настоятелем в то время был о. Алексей Цепичкин (фамилия восстанавливается предположительно, подпись неразборчива).
Кроме двух храмов в Очакове церкви принадлежали: деревянная церковно-приходская школа, при ней тесовый деревянный сарай, кирпичная церковная сторожка (она видна на фотографиях 20-30-х годов, в дальнейшем не сохранилась) и церковный тесовый деревянный сарай.
Общая сумма страховой оценки всего церковного имущества 14800 руб. при годичном страховом взносе 27 руб. 74 коп.
Любопытно, что в итоговой страховой карточке строение Троицкой церкви оценивается как прочное вполне, в то время как в Ведомости даётся противоположная характеристика. А ведь обе эти оценки даны в одном документе! Позднее, когда храм был уже закрыт, отмечали, что здание его очень прочно. Да и фотографические изображения не показывают каких-либо явных изъянов, хотя только по фотокарточкам судить, конечно, нельзя.
ОЧАКОВО С 1917 ПО 1930-ЫЕ ГГ.
Но вот наступило жестокое и беззаконное время революции. Нет необходимости напоминать, каким гонениям в первые и последующие годы подвергались Русская Православная Церковь и Русский Православный народ. Очаковские церкви постигла суровая участь многих сотен и даже тысяч других Православных храмов.
3 мая 1922 года в соответствии с декретом СНК, подписанным Лениным, из церквей села производилось изъятие церковных ценностей. На основании постановления ВЦИК и специального мандата, уполномоченные от Московского уездного совета Авдотин, от ком. ячейки Волостного комитета Офутин и Строчкин, от председателя Сельсовета Д. Обручников в присутствии председателя Церковного совета Дмитрия Голодаева (видимо, коренной житель села. Эта фамилия встречается в документах середины ХIХ в.), настоятеля о. Василия Александровича Богословского, прихожан Михаила Горькова и Петра Сохлова изъяли из Дмитриевского и Троицкого храмов: «2 сосуда полного прибора» (потиры), одно серебряное кадило, один серебряный напрестольный крест, два прибора к Евангелию (оклады), пять серебряных лампад, одну большую серебряную ризу, один оклад с большой иконы с венчиком, один оклад с малой иконы (с каких именно икон не указывается), одну малую ризу, один большой венчик — в основном серебро общим весом 21 фунт 24 золотника (т.е. примерно 8 кг 700 г). На акте изъятия есть такая приписка (с обратной стороны бланка, от руки):
«По просьбе верующих временно оставлено, как чтимая населением настоящего прихода одна икона «Божья Матерь Толжеская” и как трудно вынимаемая икона «Святителя Димитрия» и как имеющие нужду в служении два сосуда полным прибором (один на старую церковь), кадило — одно, один крест напрестольный, дарохранительница и дароносица«.
Приписка эта интересна, во-первых, тем, что показывает полное неуважение писавшего к церковным святыням; во-вторых, тем, что отражает неграмотность и отсутствие элементарной осведомленности его в данном вопросе. В-третьих, видим, что после изъятия в храме осталась лишь минимально необходимая при богослужении церковная утварь. Храм был сельским и, следовательно, небогатым; взять многого не удалось, искали, в основном, изделия из драгоценных металлов и т.п.
В 1926 году было предпринято новое наступление на Церковь. Церковные здания были отобраны у верующих (при этом многие храмы были вовсе закрыты) и «переданы» общинам в пользование «как общенародное достояние». Между властями и верующими (общенародное-то общенародное, а разделение на верующих и неверующих с явным ущемлением прав первых проводилось упорно и настойчиво) заключался соответствующий договор, в котором, кроме необходимого, большевицкие власти навязывали Церкви правила и ограничения, грубо вторгавшиеся в сугубо внутренние дела общин.
Такого типа договор пришлось заключить и Очаковской церковной общине:
ДОГОВОР.
Мы, нижеподписавшиеся, граждане села Очакова и деревни Михалково, имеющие в нем свое местожительство, заключили настоящий договор с Московским Уездным Исполнительным Комитетом в лице его уполномоченного представителя помощника начальника милиции Московского уезда т. Смирнова в том, что сего числа 2 месяца июня 1926 года приняли от Московского Уездного Исполнительного Комитета в лице Московского Управления Милиции в бесплатное пользование находящееся (в) селе Очаково Козловской волости здание культа, состоящее из одноэтажного каменного храма с колокольней, и одного в стороне деревянного с предметами культа по особой описи, нами заверенной своими подписями на следующих условиях:
1. Мы, нижеподписавшиеся гр-не, обязуемся беречь переданное нам народное достояние и пользоваться им исключительно соответственно его назначению, принимая на себя всю ответственность за целостность и сохранность врученного имущества, а также за соблюдение всех иных, лежащих на нас по этому договору обязанностей.
2. Зданиями культа и находящимися в них предметами культа мы обязуемся пользоваться и предоставлять их в пользование всем нашим единоверцам исключительно для удовлетворения религиозных потребностей.
3. Мы обязуемся принять все меры к тому, чтобы врученное нам имущество не было использовано для целей, не соответствующих ст. 1 и 2 настоящего договора.
В частности, в принятых нами в заведование богослужебных помещениях обязуемся не допускать:
а) политических собраний враждебного Советской власти направления;
б) раздачи или продажи книг, брошюр, листков и посланий, направленных против Советской власти или её представителей;
в) произнесение речей и проповедей, враждебных Советской власти или её отдельным представителям;
г) обязуемся подчиняться всем распоряжениям местного совета относительно распорядка пользования колокольнями;
д) преподавания религиозных вероучений лицам, не достигшим совершеннолетия;
е) перенесения каких бы то ни было предметов культа для каких бы то ни было целей — без особого всякий раз на то письменного разрешения Московского Уездного Управления Милиции.
4. Мы обязуемся из своих средств производить оплату всех текущих расходов по содержанию вышеупомянутого здания культа и находящихся в нем предметов, как-то: по ремонту, отоплению, страхованию, охранению, по оплате налогов, местных обложений и т.п.
5. Мы обязуемся иметь у себя инвентарную опись всего имущества культа, в которую должны вносить все вновь поступающие (путем пожертвований, передачи из других храмов и т.п.) предметы культа, не представляющие частной собственности отдельных граждан.
6. Мы обязуемся допускать беспрепятственно во внебогослужебное время уполномоченных Московским Уездным Исполнительным Комитетом лиц к периодической проверке и осмотру имущества.
7. За пропажу или порчу переданных нам предметов мы несем материальную ответственность солидарно, в пределах ущерба, нанесенного имуществу.
8. Мы обязуемся, в случае сдачи принятого нами имущества, возвратить его в том самом виде, в каком оно было принято нами в пользование и хранение.
9. В случае желания нашего прекратить действие сего договора мы обязаны довести об этом письменно до сведения Московского Уездного Управления Милиции, причем до получения от последнего извещения о расторжении договора продолжаем оставаться связанными этим договором и несем ответственность по его выполнению, сдача имущества при расторжении с Московским Уездным Управлением Милиции договора должна быть произведена в срок, указанный (Московским) Уездным Управлением Милиции.
10. Каждый из нас, подписавший договор, может выбыть из числа участников договора, подав о том письменное заявление, что, однако, не избавляет бывшее лицо от ответственности за весь ущерб, нанесенный народному достоянию в период участия выбывшего в пользовании и управлении имуществом до подачи в Московское Уездное Управление Милиции соответствующего заявления.
11. Никто из нас и мы все вместе не имеем права отказать кому бы то ни было из граждан, принадлежащих к нашему вероисповеданию и не опороченных по суду, подписать позднее сего числа настоящий договор и принимать участие в управлении упомянутым в сем договоре имуществом на общих со всеми подписавшими этот договор основаниях.
12. За непринятие всех зависящих от нас мер к выполнению обязанностей, вытекающих из сего договора, или же прямое его нарушение, мы подвергаемся уголовной ответственности, а настоящий договор аннулируется«.
Под договором со стороны жителей с. Очаково и дер. Михалково (находилась примерно в районе пересечения нынешних Рябиновой и Генерала Дорохова улиц; уничтожена в период массового промышленного строительства в этих местах в 1960-70-е гг.; название происходит от имени одного из некогда бывших владельцев — князя Михаила Долгорукова; в современной топонимике не отражено, как и названия множества других исчезнувших подмосковных деревень) стоят подписи 25 человек, вероятно, членов церковной общины.
Наиболее часто встречаются лица с фамилиями: Сучков, Царев, Герасимов, Волков и др. Председатель Церковного совета Царев, секретарь Волков.
К договору прилагаются «Сведения членов группы верующих Димитриевской церкви, села Очаково и дер. Михалково Козловской вол. Московского уезда» (Заметим, что до революции волость, в которую входило Очаково, называлась Троице-Голенищевской — по селу, располагавшемуся в районе теперешней Мосфильмовской ул.; после революции была переименована в Козловскую — по имени одного из местных большевиков, — но не надолго. Уже с начала 1930-х гг. волость (тогда уже район) называлась Кунцевской с центром в подмосковном г. Кунцево.
Фамилия Козлов встречается среди имен жителей Очаково как в документах сер. XIX в., так и в рассматриваемом списке в числе верующих, но делать какие-либо положительные выводы о наименовании волости исходя из этих данных, разумеется, нельзя.) В списке приводятся сведения о 62 человеках (24 из них не смогли подписаться, и за них это сделали другие) в возрасте от 23 до 70 лет с преобладанием среднего возраста 35-50 лет.
Из этой своего рода анкеты видим, что «социальное положение» всех подписавших и до революции, и после (анкеты тех лет непременно проводили такую грань) — крестьяне, и никто из них к судебной и административной ответственности ни до революции, ни после не привлекался. Это костяк, самая здоровая часть жителей села. Этот, пусть маленький и, возможно, не самый характерный документ подтверждает ту, не раз высказывавшуюся Русскими историками мысль, что наше крестьянство (а оно составляло на момент революции большинство населения страны) в массе своей не шло за богоборцами ведомства Ярославского-Губельмана. Под их знамена становились, в основном, поначалу инородцы, иноверцы, часть интеллигенции, оторванный от народной почвы люмпен-элемент городов и, что обеспечивало среди других факторов победу атеизма, молодежь, на которую был направлен основной удар антиправославной пропаганды (ср.: п. Зд вышеприведенного договора).
Думается, что уместно привести список членов Церковного совета. В него входило 9 человек. Сословная принадлежность, имущественное, социальное и общественное положение у всех — крестьяне. Принадлежность к Православному вероисповеданию у всех — со дня рождения. Первые двое — жители дер. Михалково, остальные — села Очаково:
“Царев Андрей Дмитриевич, 64 года, председатель Приходского совета;
Пономарев Иван Васильевич, 61 год, неграмотен;
Романов Семен Иванович, 62 года, неграмотен;
Голодаев Дмитрий Иванович, 55 лет;
Волков Николай Ильич, 44 года, секретарь Приходского совета;
Козлов Гавриил Андреевич, 70 лет;
Грибков Петр Михайлович, 70 лет;
Федоров Матвей Константинович, 52 года;
Леперина Ульяна Родионовна, 54 года”.
Нельзя обойти вниманием и «Список служителей религиозного культа». В качестве служителей храма в нем указаны 2 человека. Все они жители с. Очаково, к духовному званию принадлежали и до революции, к Православию — со дня рождения:
“Священник Василий Александрович Богословский, 70 лет ;псаломщик Пантелей Михайлович Хитров, 38 лет”.
К рассматриваемому договору прилагается опись имущества храма свт. Димитрия Ростовского, с любовью составленная самими прихожанами (это видно по аккуратности записей и почтительному отношению к церковным святыням). Мы воочию видим храм того времени. Давайте, помолясь, войдем в него.
Допустим, мы пришли на Светлой седмице. Царские врата отверсты, и виден алтарь. Престол дубовый, обложен мрамором, на нем св. Антиминс в шелковом плате. За престолом деревянный крест. На своем месте жертвенник, также дубовый и обложенный мрамором. В алтаре образа — Божией Матери, Спаса Нерукотворного и Господа Вседержителя.
Теперь перенесем взгляд на иконостас. Он столярной работы, выкрашен масляной белой краской. Царские врата тоже столярной работы,украшены позолоченной резьбой.
Справа от Царских врат — икона Спаса Нерукотворного, и далее — храмовая икона святителя Димитрия в серебряной ризе (которая оставлена в храме «как трудно вынимаемая» — см. документ 1922 г.). Еще правее южная дверь с изображением св. архидиакона Лаврентия. Слева от Царских врат — икона Похвалы Богородицы (по всей вероятности, это память о когда-то стоявшем в Очакове храме Похвалы Пресвятой Богородицы). Рядом икона всепочитаемого на Руси свт. Николая и на северной двери образ архидиакона Стефана.
Поднимем взор ко второму ярусу. Над Царскими вратами, как и положено, — икона Тайная Вечеря. Этот чин иконостаса — праздничный. Справа — иконы праздников Входа Господня в Иерусалим, Вознесения Господня, Успения Пресвятой Богородицы. Слева — Сретения Господня, Благовещения Пресвятой Богородицы.
Третий ярус продолжает праздничный чин (храм невелик, и в одном ряду иконы всех двенадцати праздников не поместились). Справа — иконы Крещения Господня, Рождества Христова, Воздвижения Животворящего Креста Господня; слева — Преображения Господня, Св. Троицы и Введения во храм Пресвятой Богородицы.
В четвертом, и последнем, ярусе над Царскими вратами — Цареградская икона Божией Матери, справа — иконы апостолов Павла и Матфея, благоверного князя Александра Невского, слева — апостолов Петра и Иоанна, свт. Алексия. Венчает иконостас деревянный крест.
На правом клиросе мы увидели бы изображения Двунадесятых праздников и Тихвинскую икону Божией Матери.
По левую сторону иконостаса в храме помещались Калужская икона Божией Матери, икона Божией Матери Троеручница, Толгская икона Божией Матери в серебряной ризе (эта икона особо почиталась в приходе). Справа от иконостаса — Владимирская икона Божией Матери.
Кроме того, перед образами висят медные лампады (серебряные конфискованы), стоят посеребренные подсвечники. Под сводом парит медное посеребренное паникадило в 21 свечу.
В храме в то время было 52 богослужебных книги, 3 Евангелия в 1 печатный лист, одно — в 1/2 листа и одно в 1/4 листа, священные сосуды (потиры), дарохранительница и дароносица, а также всё, что нужно для совершения богослужения, и, кроме того, необходимые облачения священника и диакона, цинковая купель.
На колокольне находилось шесть колоколов и еще один маленький в кладовой.
Когда в 1992 году в храм впервые после более чем 50-летнего запустения вернулась молитвенно-литургическая жизнь, верующие не увидели ни иконостаса, ни икон, ни росписей, а только голые кирпичные стены и осыпавшуюся штукатурку. Вход на колокольню вообще был завален, а рядом валялся осколок большого колокола.
В этом документе, к сожалению, почти не говорится о Троицкой церкви, хотя, согласно договору, она также «передается» общине. А ведь там, судя по некоторым сообщениям, находился красивый иконостас в стиле ампир. Но о внутреннем убранстве этого храма мы, увы(!), ничего не знаем. По-видимому, уже тогда богослужения там совершались редко, обстоятельства вынуждали прихожан собираться только в одном храме. Действительно, Троицкая церковь была затворена первой, причем, как свидетельствуют архивные источники, до ее официального закрытия в 1930 году (фактически она была закрыта раньше, между 1926 и 1930 гг.).
Документ о закрытии храма Живоначальной Троицы в селе Очаково найден. Вот он:
Протокол № 144
Заседания президиума Московского областного исполнительного комитета и Московского совета РК и КД
от 15-го октября 1930 г. Присутствуют товарищи Уханов, Хлоплянкин, Шуернберг, Гибер. <…>
Третий вопрос повестки дня (между вопросами «Об отпуске средств первому вспомогательному институту МОНО на расходы по переброске института из г. Москвы в г. Рязань» и «О закрытии церкви Успения в с. Троице-Лыково Кунцевского района»):
«О закрытии Очаковской церкви Кунцевского района». (Ответственный товарищ Шуернберг.)
«1. Принимая во внимание ходатайство граждан с. Очаково о закрытии церкви для культурных нужд, а также и то обстоятельство, что здание церкви фактически уже переоборудовано и в нем функционирует клуб, причем в том же селении имеется другая церковь, которая может служить для религиозных потребностей верующих, — постановления Кунцевского РИКа и Мосокрисполкома о закрытии Очаковской церкви утвердить и передать здание церкви в ведение сельсовета для использования под культурно-просветительные цели.
С предметами культа и прочим церковным имуществом поступить согласно постановлениям ВЦИК и СНК от 8/IV-29 г. «О религиозных объединениях».
2. Предложить Кунцевскому РИКу выяснить и привлечь к дисциплинарной ответственности лиц, чьим распоряжением было произведено переоборудование церкви до разрешения вопроса о закрытии церкви президиумом мособлисполкома.
3. В случае жалобы верующих во ВЦИК (в 2-хнедельный срок со дня объявления настоящего постановления) вопрос о ликвидации церкви разрешается ВЦИКом”.
В 1932 г. храму придали «внекультовый вид”: верхний барабан и главка с крестом были снесены, причем еще долго торчала мачта креста, а над одним из фронтонов появилась пятиконечная звезда. Есть сведения, что престол был перенесен в храм свт. Димитрия, и там одно время отмечались два престольных праздника.
Документы о закрытии Димитриевского храма не найдены. По воспоминаниям очевидцев, которые расходятся во мнениях, храм был закрыт между 1934 и 1940 гг. Однако в 1933 г. он являл уже признаки приближающегося закрытия, например, штукатурка на верхнем ярусе колокольни и почти на всех столбцах ограды вокруг храма обвалилась и, видимо, возможности произвести ремонт уже не было.
